Редко какие натюрморты, изображающие детали русского чаепития, обходятся без традиционной связки баранок или бубликов. При этом, на большинстве полотен они так же малоприметны, как почтальоны-«невидимки» в детективах Честертона. Обычно, эти кондитерские ожерелья, отдаленно напоминающие низки битой дичи на картинах голландских живописцев, изображены на заднем плане. И тому есть свои причины…
Глядя на «чайные натюрморты» русских живописцев, складывается впечатление, что большинство художников относились к бубликам и баранкам с тем потаенным чувством, которое испытывают хозяева к нежданно-негаданно заявившемуся в гости бедному родственнику: бублик участвует во всеобщих чаепитиях, но его стыдливо отсаживают в сторонку, с глаз подальше. Возможно, это отражает скрытную парадигму, связанную с «полулегальным положением» бублика в русской культуре. Ведь не смотря на устойчивое убеждение, что бублик — это русская выпечка, он имеет еврейско-украинское происхождение. Не с этим ли связано, что бублики и баранки в натюрмортах, посвященных русскому чаепитию, нередко изображались «ущербными» — надломленным или надкушенным. Такими, например, мы их видим у Василия Ивановича Шухаева (1887–1973) или в более современном «Натюрморте с баранками» (2005) Александра Прокопенко, да и в работах многих других художников.
Пожизненная роль «лучшего актера второго плана» поясняется и тем, что бублик оказался заложником исторических условностей. Как известно, чайные традиции в России формировались на рубеже XVIII—XIX веков двумя богатейшими сословиями того общества — дворянами и купечеством. Дворяне подражали чопорному этикету английского чаепития. В соответствие с чем, столы застилали накрахмаленными скатертями, использовали изящные фарфоровые сервизы, в чай «по-английски» добавляли молоко, а во время чаепития вели беседы о «возвышенном». Такой чайный антураж прозвали «тургеневским». Он не редко встречается в пьесах, изображающих то время. Подобным же образом чаевничала и русская интеллигенция. Представители этого сословия в рассказах Чехова частенько пьют летом чай на дачной веранде.
Редко какое произведение классиков русской литературы обходилось без описания чаепития. В романе Достоевского «Братья Карамазовы» оно представлено, как неотъемлемый атрибут любой беседы. Исследователями его творчества подсчитано, что для описания сцен общения персонажей автор около сотни раз использовал лексему «чай» и фразеологизмы, вроде «чаёк, чаевничать, чаевые» и т.п. В пушкинском поэтическом романе «Евгений Онегин» тоже рассеяны десятки различных упоминаний о чае и чаепитии, довольно точно отражающие реальность. Предельно точные подробности встречаются в «Семейной хронике» Аксакова: «к пробуждению барина стол был накрыт белою браною скатеркой домашнего изделья», на нем «кипел огромный медный самовар», короной казался водруженный на его верхушку чайничек с заваркой. Здесь же мы узнаем о традиции наполнять чашки «полнехонько наравне с краями», что считалось признаком гостеприимства. Как и то, что «ароматный напиток должен быть таким горячим, чтобы жег губы». Как следствие, появилась знаменитая привычка пить чай, отливая его в блюдечко. Манеру окрестили «пить чай по-купечески». В домах купцов самовар держали наготове весь день, а чаепитие могло продолжаться несколько часов — отсюда происходит выражение «до седьмого пота». Не потому ли дородные русские красавицы-купчихи, пьющие чай с блюдечка, всегда изображались с румянцем на щеках?
Воспоминаниям русской старины посвящена серия живописных чайных натюрмортов с «купчихами», созданная современной художницей Полиной Борисовной Лучановой.
Купечество и помещики действительно создали свой уклад чаепития. Он был проще и гораздо сытней, чем у дворян. Его особенностью было обязательное присутствие на чайном столе мёда и варенья, а еще разнообразной выпечки — от сушек и бубликов до пирогов с мясом.
Кроме того, к чаю также полагались сладости и фрукты. Именно купеческий «чайный набор» сформировал представление о «русском чаепитии», которое стало основной темой чайных натюрмортов. В контексте этой художественной гиперболы любопытно отметить, что моделью для образа провинциальной купчихи, изображенной Кустодиевым на картине «Купчиха за чаем» (1918), послужила вовсе не купчиха, а реальная баронесса Галина Адеркас. (Она обладала пышными формами и соответствовала полушуточным заявлениям Кустодиева «худые женщины на творчество не вдохновляют»).
Особое положение среди классических полотен, изображавших русское чаепитие, занимает картина «Чаепитие в Мытищах», написанная Василием Перовым в 1862 году по заказу Мытищинской городской управы. Перов не первый раз «задевал» церковь своими «безнравственными» картинами. Св. Синод и раньше был недоволен рядом его работ антиклерикальной направленности. В этой работе церковники усмотрели злую иронию, сарказм и сатиру в изображении священника с огромным животом и лоснящимся лицом, в униженных позах просителей и даже в самой манере письма . Хотя, обличительное «Чаепитие в Мытищах» по сути было жанровой картинкой, на которой автор отображал реалии времени.
При отсутствии румяных красавиц, центральное место на чайных натюрмортах всегда занимал самовар. Считалось, что его объем и вес выражал уровень достатка хозяев. Бедный бублик не вписывался в рамки такого представления поэтому и оказался «в опале». Даже революция, искоренившая купеческие сословия, и провозгласившая лозунг «Хлеб – всему голова», не повлияла на положение бублика в русской живописи. Время шло. Чайные превращались в столовые. Вместе их исчезновением из обихода исчезла традиция подавать «чайную пару» — одновременно два чайника (большого с кипятком, и поменьше – с заваркой). Чаепитие переместилось на домашние кухни… Не смотря на все это, бублик как был так и остается «в тени» его величества Самовара. Современные натюрморты с самоварами, сушками и бубликами продолжают классические традиции русской «чайной» живописи. Среди них также редко встречается уравновешенная композиция, где бублики оказываются на авансцене.
