Российский артхаус несет тяжелые потери. Московский кинорежиссер Борис Хлебников, снимавший с 2003 года исключительно артхаусные фильмы ( «Коктебель», » Свободное плавание», «Сумасшедшая помощь») кажется покинул эту узкую, «непрокатную» нишу и в 2012 году занялся остросоциальными кинопроектами. За один год им были сняты: телесериал «Без свидетелей», психологическая драма «Долгая счастливая жизнь», а на десерт еще и сатирическая мейнстрим-комедия «Пока ночь не разлучит».
По внешним признакам эту комедию можно отнести к фильмам про еду. К этому располагает кухонный антураж с профинвентарем, поварами и частым присутствием в кадре готовящихся продуктов. К тому же, все действия фильма происходят исключительно в зале ресторана и на его кухне. А подобная артхаусная камерность весьма удобна для жанра «кулинарного кино«. Контрастное противопоставление двух планов, столкновения двух различных мировозрений в ограниченном пространстве, позволяют авторам кино привлечь внимание к живописным деталям и особенностям портретов персонажей. Конечно у молодого кинорежиссера не хватило «дыхалки» для достижения таких глубин, как у классика британского кино Роберта Олтмена в его психологической драме «Госфорд парк» (Gosford Park,2001), построенной по такой же биполярной схеме: прислуга-господа. Не та школа. Да и век уже не тот. В оправдание Хлебников отшучивается:
У меня нет какой-то сверхзадачи. Я никого не собираюсь перевоспитывать. Когда Толстой писал «Севастопольские рассказы», он был веселым офицером, который пьянствовал-гулял и сочинял замечательно. И только под конец жизни он почувствовал себя мессией и стал страшным, бородатым дядькой…
Но, как и в любом «настоящем кино», речь в его фильме ведется не только про готовку и сервировку. А, скорее напротив, — большей частью про «жизнь нашу жистянку». Или более культурно: про современное общество с его нравами и моралью.
Основой для идеи фильма послужила гэг-коллекция реальных диалогов из модных ресторанов столицы, собранная стараниями проныр-папарацци. Используя не новый кино-прием «short cuts», сценарист и режиссер фильма составляют из этих пазлов портрет современного «истеблишмента».
На сцене: помпезный зал ресторана, тяжелая мебель на гнутых ножках, золотые росписи в стиле барокко на стенах и колонах, официанты во фраках и «бабочках», подающие посетителям изысканные блюда под звуки арфы. Обстановка явно предполагает посидеть, так сказать, «чинно-благородно» и ощутить, что жизнь удалась .
Скрытой камерой: c язвительным гротеском изображается несоответствие пафосного антуража зала, — в стиле самых престижных столичных заведений «Pushkin» или «Турандот», — и публики, которая здесь собирается. Тусуется здесь и отвязная «золотая молодежь», и попцовые селебрити, и гламурные, обеспеченные за чужой счет тунеядцы, и «выбившаяся в люди» лимита, а то и просто откровенные бандюки, которым ничего не стоит за очередной рюмашкой скомандовать в мобилу: «вали его на х..й!»
Актеры: В углу, за столиком – одинокий и тоскливый от того, что он якобы « в завязке», — Сергей Шнуров. За другими столиками – целый звездопад актеров, исполняющих в фильме крошечные камео. В титрах их легко идентифицировать по фамилиям, унаследованным от именитых российских родителей. В этом контексте аллегорично смотрится ироничная сценка на тему «наследных принцОв и принцесс»: за сервированным столом, в ожидании родителя-олигарха, сестрички 8-ми и 10-ти лет ссорятся из-за того, что одной папа пообещал купить в подарок лошадь, а другой всего лишь пони…
В зале кто заказывает дорогую бутылку «помероля» для апперитива, кто фуа-гра и улиток, а некоторые — пивка да супчика. Не по бедности конечно, а просто после бурной «всенощной» в ночном клубе, как выражается не оклемавшаяся и к обеду деваха: «организм хлеба требует».
За кулисами, или по Горькому — «на дне»: кухня, где как и положено жарят-шкварят и шинкуют ловкие повара. Правда, не выписанные из Европы, а, — как и положено сему жанру, — гастарбайтеры из Туркмении. Актер Сахат Дурсунов идеален в роли су-шефа, который в основном занят не сервировкой блюд, а разруливанием текущих проблем своего интернационального персонала, с помощью мобильного телефона и отборного русского мата.
Вообще-то, практически все посетители престижного заведения, к месту и не к месту, используют «исконно русские» словечки. От чего только еще более приобретают характер шаржей на свои архетипы.
Так же гротескно выглядят и персонажи суперозабоченных личной жизнью официантов. Хотя многие нападки на режиссера были как раз по поводу демонстративного отношения обслуги к «буржуазии нулевых»: со смесью безразличия и презрения официанты разносят ненавистные деликатесы, вкладывая ядерный сарказм в обращение «сударь… сударыня… как изволите…».
У опытного зрителя фильм вызывает прямо-таки рябь кино-аллюзий: это и «Короткие истории» Олтмана, с групповым портретом Америки; и новеллы «Кофе и сигареты» Джармуша, с абсурдными и забавными разговорами; и «четыре тарантиновские комнаты», с их отпадными фриками. Есть и отсылки к бунюэлевскому «обаянию скромной буржуазии», и даже реконструкция метафоричной «Репетиции оркестра» Феллини, где музыкальную гармонию разрушает апокалиптический хаос.
Ведь, если ассоциировать игру арфы с интеллигенцией и аристократией, то концовки классического европейского кино и «молодого» российского фильма схожи: в финале феллиневского фильма арфистку покалечат рушащиеся стены концертного зала, а у Хлебникова, взвинченый до предела приступом трезвости Шнур, в конце концов крепко «зарядит» арфистке «в бубен».
Финита ля комедия.